Наливайко леонид. Бугров Ю.А. Литературные хроники Курского края. (Гл.ред.М.С.Лагутич). Пощады память запросила
И в памяти встанет картина:
болотце. Тропинка. Калина.
И юной травы пересверк.
Спускается с горки в долину,
глядит на ольху, на калину
и плачет хромой человек.
Солдатский мешок за плечами.
Тельняшка. Бушлат с якорями.
И мама в слезах... И родня...
– Я – брат твой! Не бойся меня.
Сенокос в Лягощах
-
Звонкозелёный, мощный, светлый –
навес лесной. А в понизах,
под сенью неподвижных веток,
цветы в серебряных слезах.
И отведённые делянки:
кому – опушка или лог,
кому кюветные останки
вдоль травяных сырых дорог...
Уже одни сгребают сено
полуготовое в валки;
другие важно и степенно
ведут косьбу... А мужики –
фронтовики артелькой дружной
готовят полевой кулеш,
пекут картошку...
Грянет ужин:
«Бери, что хошь, и вволю ешь!»
Всё это будет... А пока что
отдал приказ мне батька мой:
«Чтоб нас не подкосила жажда,
слетай к колодцу за водой».
Приказ такой – за труд награда, –
ведь я сегодня навихлял
плечо косою – до упада,
так никогда не уставал
(зазорно ль в этаком признаться
в мои неполные шестнадцать?).
Беру отцовский «лисапет» я
и мчу сквозь солнечную сеть,
сквозь эхо скачущее лета,
чтоб у колодца замереть...
Спит «журавель» – бадья над срубом;
и гну я шею «журавлю», –
и под струю подставив губы,
я влагу сладкую ловлю.
Бадья– вниз, вверх. И опрокину
ток ледяной (со сталью схож!) –
на грудь, на голову, на спину,
чтоб, охнув, выпестовать дрожь!..
Наперевес возьму две грелки
(зимой в них долгое тепло!).
Вновь вдосталь пью
глоточком мелким,
чтоб скулы судоргой свело.
И отправляюсь восвояси
сквозь мотыльковый хоровод.
Ах, сенокосный день – прекрасен,
когда б не оводы, не пот!..
Всё понимающий мой батя,
испив,
вдруг сжалится: «Уже
махать косою нынче хватит,
подрыхни малость в шалаше:
назавтра трудный будет день».
И, как убитый, упаду я
ничком в прохладную духмень –
в цветочную и травяную...
– Продай, что есть, – я всё куплю –
от злата до медяшки!
– Возьми того, кого люблю,
с его изменой тяжкой.
– И сколько просишь за него –
за твой товар бесценный?
– А ничего, а ничего,
он – не пятак разменный.
– Так не бывает! Говори,
чем отплатить удачу?
– За так его ты забери
и жизнь мою в придачу...
Кавалерия
-
Что названо, то живо,
что помнится, то любо:
при службе «журавлиной» –
ветла над звонким срубом;
долблёное корыто
с колодезной водою
зелёным мхом прошито,
прострочено росою.
Мы знаем все повадки
конюшенных коней,
как знает на трёхрядке
все пуговки Ваней.
Земля – твоя обутка,
но ты ведь – на коне! –
летишь-звенишьЗауловкой
и – Светкин взор в окне!
Босая кавалерия
в тринадцать шкетных лет
идёт, держа равнение
на весь на белый свет.
И что с того, что Светочка –
берёзовая веточка –
годочков через пять
счастливо скажет: – Лёнечка!
Я выхожу за лётчика,
чтоб над тобой летать!
Отпела, откружила
весна над отчим краем.
Что было, то и живо,
что живо – вспоминаем:
лихая кавалерия
в тринадцать шкетных лет
идёт, держа равнение,
хотя самой уж нет.
Очередные выборы
-
Только врубит свой свет
над землёю восток,
только солнышко встанет
чуть-чуть на котурны, – ласточка пикирует к реке, –
в это время, вовсе не случайно, –
музыка возникла вдалеке.
Вслед за нежной музыкой нездешней,
продолжая високосный час,
расцвела столетняя черешня,
может быть, последний в жизни раз...
И венчая счастия картину –
перволюбья незабвенный год,
девочка идёт через долину,
машет мне рукою и поёт! дым кочует над серой избой.
Моросит...
И ветла за обочиной,
ветви-руки скрестив на груди,
терпеливой вдовой озабоченно
на пустую дорогу глядит...
ПОЩАДЫ ПАМЯТЬ ЗАПРОСИЛА
Походкой лёгкой и беспечной,
сквозь облетевшие кусты,
с холма на луг пустой заречный –
не ты ль идёшь?.. О, нет, не ты…
А эта – шла и напевала, –
твоим был шаг, твой взмах руки!
И мне печали было мало,
и я желал себе тоски –
тоски, такой невыносимой,
до содрогания в груди…
Пощады память запросила
и умоляла: не гляди!
1946 ГОД
С десятком ранних огурцов
нас всё ж поймали, огольцов,
те дядечки рукастые:
«У-у, жулики несчастные!»
И до конторы от бахчи,
конвоем окружённые,
идём, то плачем, то молчим,
позором прокажённые.
Пошёл на пользу ль наш позор
колхозному правлению?..
Но до сих пор, но до сих пор
я помню раздвоение:
не сходит стыд со впалых щёк
и в сердце что-то колется:
и воровать – нехорошо,
и помирать не хочется.
Я – ДОМА
Я здесь всему и всем родня, –
не правда ль, ивы?
Здесь даже чибис у меня
не спросит: «Чьи вы?»
Ах, соловей! Как он поёт,
совсем как прежний, –
мне звуки на душу кладёт
зарёю вешней.
В цветах и травах дождь звенит
в сто два коленца.
Над шляхом радуга висит,
как полотенце.
Цвети над миром и свети,
шар-одуванчик!
Любил не эти ли цветы
далёкий мальчик?..
Пусть будет радость без конца,
и тёплым – лето.
Жаль, нет на празднике отца
и мамы нету…
Присядешь тихо на порог
и обувь снимешь.
Истоки здесь твоих дорог.
И здесь твой финиш.
Из дворян. Окончил Киевский университет. В 1847 был арестован вместе с Т.Г. Шевченко и сослан в Вятку. С 1850 жил в Курске, служил чиновником в строительной и дорожной комиссии. В 1853 уехал в Петербург, затем жил на Кавказе, где и умер.
Стихи печатались в "Основе", "Киевской старине", Переводил на украинский Гомера, Байрона, Пушкина, Лермонтова, А.К. Толстого и др.
Нагибин Юрий Маркович
(03.04.1920, Москва - 17.06.1994, Москва), прозаик, журналист.Учился на сценарном фак-те ВГИК (1939-1941), не закончил. Участник ВОВ. В 1940 опубликовал первый рассказ, в 1943 вышла первая книга. Написал большое количество лирических рассказов. Автор сценариев таких известных фильмов как "Председатель", "Директор", "Красная палатка", "Чайковский", "Ночной гость" и др. Сделал на телевидении ряд передач о жизни и творчестве Лермонтова, Аксакова, И. Анненского и др.
Посещал Курск и Суджанский район. На местном материале написал документальную повесть о председателе колхоза д. Черкасские Конопельки Т.Дьяченко "Мать колхоза", пьесу "Суджанские мадонны", киносценарий известного фильма "Бабье царство".
Надеждин Александр Иванович
(19.06.1858, с. Верхопенье, Обоянский у., Курская губ. - 06.06.1886, Франценсбад), учитель, очеркист.Сын военного врача. Окончил Киевский университет, магистр физики. Писал научно-популярные очерки по физике и стихи. Печатался в "Киевской старине". Умер во время заграничной командировки.
Творческое наследие не исследовано.
Надсон Семен Яковлевич
(14.12.1862, Петербург - 19.01.1887, Ялта), поэт.Из дворян Мамонтовых. Поэтический дар проявился рано. Стал одним из известнейших поэтов конца 19 в. Ему удалось создать несколько очень метких поэтических формул, врезающихся в память: "как мало прожито, как много пережито", "пусть арфа сломана - аккорд еще рыдает", "облетели цветы, догорели огни" - стали крылатыми и вошли в обиход речи.
В возрасте 9 лет в феврале-марте 1872 жил в Курске в гостинице Полторацкой и в семье родственницы Рудневой, бывал в доме Чурилова.
Останавливался в Курске, проездом на Кавказ летом 1879 г. и на обратном пути в 1880 г.
Существует версия, что стихотворение "В тени задумчивого сада" написано по курским мотивам и посвящено Лазаретному саду.
Наливайко Леонид Гаврилович
(30.11.1938, с. Захарково, Конышевский р-н, Курская обл.), поэт.Печатался в районных, городских и областных газетах, альманахе "Полдень", в журналах "Подъем", "Порубежье", в коллективных сборниках.
Первый поэтический сборник "Встреча" вышел в 1983 г. в Воронеже, второй - "Тропы полевые" в 1996 г. в Курске. В 1996 г. третья книга "С вершины прожитого оглянусь". Живет в с. Горшечном, занимается плетением корзин. В 1998 г. стал членом Союза писателей России.
Наровчатов Сергей Сергеевич
(03.10.1919, Хвалынск, Саратовская губ. - 17.07.1981, Москва), поэт.Герой Соц. Труда. Награжден Орденами Ленина, Красной Звезды и Отечественной войны 2 ст.
Неоднократно бывал в Курске.
Нарыков Вячеслав Александрович
(02.02.1952, д. Вышняя Озерна, Щигровский р-н, Курская обл.), поэт, преподаватель.Окончил филфак Харьковского университета, служил в армии. В составе студенческого отряда строил г. Надым, Тюменская обл.
Печатался в газетах "На боевом посту" (1971), "Молодая гвардия", "Курская правда", "Городские известия", "Российский писатель", журналах "Толока", "Смена", "Подъем", "Дружба", в коллективных сборниках "Рукопожатие", "Слово о бойце", "Дебют". В издательстве "Молодая гвардия" вышла первая книга его стихов "Неспешное течение полей" (1989). Затем книги "Ожидание полета", "На русской равнине", "Фотографии на память", "Рубежи", "Негасимый свет" (2009) и книга о поэзии "В целомудренной бездне стиха". Возглавлял бюро пропаганды художественной литературы в Курском отделении Союза писателей РСФСР (1985-89).
Преподает русский язык и литературу в Курском музыкальном колледже-интернате. Почетный работник среднего профессионального образования. Отличник культурного шефства над Вооруженными силами СССР.
Член Союза писателей РФ с 2001 г.
Наседкин Филипп Иванович
(27.08.1909 с. Знаменское, Старооскольский у., Курская губ. - 3.06.1990, Москва), прозаик, драматург.Начал публиковаться в журнале "Подъем". В 1932 - председатель орг. бюро Союза писателей ЦЧО, встречался с М.Горьким. 1939 - секретарь ЦК ВЛКСМ. Окончил высшую дипломатическую школу. В 1945 опубликован первый роман "Возвращение". За роман "Большая семья" (1949) получает Сталинскую премию.
Член Союза писателей с 1949 г. Лауреат премии Ленинского комсомола (1970). Автор более 15 книг. Наиболее известны повесть "Великие голодранцы" (1968), "Испытание чувств" (1956), роман "Озарение" (1980).
Неоднократно приезжал на родину.
Науменков Владимир Иванович
(01.09.1937, с. Кудинцево, Льговский р-н, Курская обл. - 23.04.1995, г. Петропавловск-Камчатский), поэт.Окончив 7 классов уехал на стройки в г.Новокузнецк.Учился в ПТУ. Мечтал о море и поступил в Высшее военно-морское училище им. Фрунзе в Ленинграде (факультет военной журналистики). Начал службу лейтенантом в 1961 г. в Петропавловске-Камчатском. Работал во флотской газете, комитете по телевидению и радиовещанию, в отделе культуры, в Дальиздате. Писал стихи.
Первая публикация в журнале "Советский воин" (1960), затем в "Литературной России", журнале "Дальний Восток", альманахах.
Участник 4 Всесоюзного совещания молодых писателей в Москве. В Петропавловске-Камчатском проводятся ежегодные Науменковские чтения. Именем поэта названа одна из площадей областного центра.
Немцев Николай Александрович
(26.01.1924, с. Нижнее Гурово, Щигровский у., Курская губ.), учитель, литератор.Участник Великой Отечественной войны. После войны 33 года преподавал историю в школе Советского р-на, 20 лет был ее директором.
Занимался литературным творчеством. Рассказы печатались в курских сборниках "Радуга" за 1957 и 1958 гг.
Неручев Иван Абрамович
(13.06.1900, с. Троица, Курская губ. - ?), прозаик, драматург.Жил в Ленинграде, окончил Ленинградский университет. Издал несколько книг прозы и пьес.
Нечуй-Левицкий (наст. Левицкий) Иван Семенович
(1838-1918, Киев), писатель, музыкант.Вместе с композитором Н.Лысенко был в Курске на мемориальном вечере, посвященном памяти Т.Г.Шевченко.
Николаев Петр
, журналист, поэт.В 1935-37 работал в Курской областной газете "Пионер", затем в "Курской правде". Стихи публиковались в местной прессе.
Николаев Юрий Иванович
(1935, Саратов), поэт, журналист.Некоторое время жил в Курске. Печатался в альманахе "Простор", сб. стихов "Романтики моря" (1961).
Новиков-Прибой Алексей Силыч
(12.03.1877, с. Матвеевское, Тамбовская губ. - 29.06.1944, Москва), прозаик.Был матросом, участвовал в Цусимском сражении, попал в японский плен. Вернулся в 1906 и написал о пережитом рассказы. Был вынужден эмигрировать. Жил у М.Горького на Капри. Публиковался. Нелегально вернулся в Россию в 1913. Главная книга - историческая эпопея "Цусима". Лауреат Сталинской премии (1941).
Приезжал в Курск осенью 1940 г. Пробыл в городе около двух недель. Выступал перед трудящимися Курска, в Доме пионеров, в институтах, библиотеках, школах иногда 2-3 раза в день. В это же время отдыхал в Льговском нервно-соматическом санатории.
Новикова Мария Андреевна
(24.07.1944, с. Домославино, Костромской обл.), поэтесса.Служила в органах МВД 25 лет, после выхода в отставку работала зав. отделом психолого-педагогической помощи в Льговском центре соц. помощи семье и детям.
Стихи пишет более 20 лет. Регулярно публикуется в местной печати. Принимает участие в районных, зональных и областных конкурсах с авторскими стихами. Неоднократно награждалась дипломами и занимала призовые места. В 2010 в обл. конкурсе сотрудников УВД "Доброе слово" удостоена Гран-при.
Новоспасский Константин Михайлович
(1909-1982), поэт.Участник Курской битвы. Был редактором, гл. редактором Белгородского книжного издательства. Автор десяти книг, изданных в Белгороде, Воронеже, Волгограде.
Носов Виктор Викторович
(1949, ст. Мармыжи, Советский р-н, Курская обл.), прозаик.Участник семинара прозаиков в Ленинграде. Печатался в местной прессе, альманахах.
Носов Евгений Иванович
(15.01.1925, с. Толмачево, Курский у., Курская губ.), прозаик.В 1983 году вместе с однокурсниками – студентами сельхозинститута – я приехал на уборку урожая в Горшечное. У одного из друзей – местного жителя – я и поселился. «На раскачку » оставалось дня два-три, и распорядок установился такой: вечером – танцы в местном клубе, а днем, по старой привычке, я бродил один – с альбомом и авторучкой. Убивал двух зайцев сразу: знакомился с поселком и записывал стихи, которые тогда настырно лезли в мою голову.
И вот, уже на второе утро, узнал от хозяйки такую новость: мол, ходит-бродит по колхозу то ли корреспондент, то ли обэхээсник: все высматривает, пишет, пишет Копает, наверное, под местное начальство Когда же выяснилось, что речь идет обо мне, она, рассмеявшись, сказала сыну:
– Гена! Ты бы познакомил своего товарища с нашим поэтом Наливайко
Бывает же такое! За неделю до отъезда я купил новые книги стихов. Одной из тонюсеньких книжиц оказалась «Встреча » Леонида Наливайко. Помню, стихи мне очень понравились. Впрочем, в то время почти все, что было «в столбик», меня приводило в восторг
Уже через час мы пришли к поэту.
Ломик схлопочу в ночи иль пулю,
В честь меня не расцветет салют:
То, что ночью я укараулю,
Днем они в открытую пропьют
Помнится, разговор не клеился.
Он прочел мне несколько стихотворений. Наверное, и я прочел что-то в ответ. Подробности вылетели из памяти – молодость! Танцы запомнились лучше
Промчалось тридцать лет! За эти годы мы встречались еще несколько раз – порой обменивались своими новыми книгами, и Леонид Гаврилович, улучив момент, успевал мне прочесть несколько стихотворений. Он читал, а я лишний раз убеждался, что «Леонид Наливайко – поэт художественного лиризма », как сказал о нем Юрий Першин. А уж ему-то верить можно. Но помня Вольтеровское: «глаза читателя более строгие судьи, чем уши слушателя», дома я «вклинивался» в чтение:
Я здесь всему и всем родня –
Не правда ль, ивы?
Здесь даже чибис у меня
Взгляд памяти летит за горизонт,
Где даже поворот реки,
Обрыва срез, какой-нибудь проселок –
Не только средство от седой тоски,
Но дорого, как собственный ребенок.
Надо сказать, наш поэт помотался по белому свету, сменил множество профессий, повидал многое и многих. Но вечная любовь сердца 75-летнего Леонида Наливайко, члена Союза писателей России – конышевское Захарково, родное село, претерпевшее в свое время разруху, заброшенность. Именно там, в родимых краях, били ключи поэзии, которые со временем превратились в реку, порою выходящую из берегов. И, наверное, только там поэт Наливайко мог выдохнуть такие строки о соловье, а, может быть, и не только о нем:
Пусть никто его не слышит, –
Ему наградой –
Не внимательные уши,
Но внимательные души
Розы красной,
Белой вишни.
Малая родина подарила-продиктовала поэту не только стихи, но и рассказы. Что за грустное чудо-рассказ «Качалось солнце на качелях »! Школа, 1947 год. Учительница объявляет ребятам:
– Сегодня у нас необычный урок – час фантазии. И станем мы с вами фантазировать
А когда прозвенел звонок, Мария Васильевна спросила, как лучше сделать: дома ли ей проверить сочинения или прямо здесь, на уроке?
– Сейчас, здесь!
Последней оказалась тетрадка Вани Губанова:
«Когда я пришел из школы, то еще в сенях услышал смех и голоса в хате. Я переступил порог, и мама сказала: «А вот и наш сынок ». За столом сидели брат Виктор и военный Я сразу узнал отца. Он поднял меня над собой. Он был сильный Я спросил: «Папочка, ты ведь погиб. А как же ты оказался теперь живой? » «Я не погиб. Я пропал без вести, но оказался живой. И всегда буду живой и с вами »
В рассказе «Водяной ландыш » читаем о роднике, за которым теперь некому ухаживать, и стал он «менять место выхода и уменьшаться», хотя продолжает всех поить Не так ли и литература: еще всех поит, но стала заиливаться?...
У нашего поэта, жадного до всего прекрасного, есть и книга «Вослед Басе », в которой он делится с нами своим счастливым открытием «прекрасно-волшебного мира японской поэзии в целом, и Мацуо Басе в частности ». Несомненно, только тот, кто способен полюбить высокое чужое, может создать стоящее свое.
Но вернемся к его «русской» книге «Памятью душа моя жива ». Здесь некоторые стихи перекликаются с рассказами, дополняют их и даже, в какой-то степени, раскрывают тайны. Вот его стихотворение, родом из Захарково:
Походкой легкой и беспечной,
Сквозь облетевшие кусты
С холма на луг пустой заречный
Не ты ль идешь? О, нет, не ты
А эта – шла и напевала
Твоим был шаг, твой взмах руки!
И мне печали было мало,
И я желал себе тоски –
Тоски, такой невыносимой,
До содрогания в груди
Пощады память запросила
У Наливайко стихи разные. Но есть одно общее, что их объединяет, – талант автора. Вот как у него говорит кузнец Иван Ольха:
Не для красного присловья,
А для правды напиши:
Баня – кузня для здоровья,
Кузня – баня для души.
Разве этот кузнец не поэт? Тут поэзия уже в его имени-фамилии! – Иван Ольха!
Спят, словно замершие волны,
Село несущие холмы
Неколебимо и безмолвно
Самодержавие зимы
Все крепче обручи зимы,
И все острей нагайка вьюги.
Но все – ничто: медведи мы!
Крепки полозья и подпруги!..
Иногда читаешь и кажется, что автор стихов – из позапрошлых веков, когда человек был тоже частью Природы, но больше созерцающей частью, и в меньшей степени – разрушающей. Для того чтобы рождались такие строки, мало обычного зрения, даже мало быть художником – владеть красками и кистями. Здесь нужно острое зрение души и природное, отточенное временем умение высказать близкое к тому, что клокочет в ней, плачет, печалится.
Когда-то Пауло Коэльо сказал: «Я предаюсь безделью, и в то же время занят делом, важнее которого не бывает: я прислушиваюсь к себе ». Наверное, эти слова как нельзя лучше подходят и к Леониду Наливайко:
Судьба пытает на излом,
Не бью тревогу.
Пусть не везет, как не везло,
И слава Богу:
Я выдержу любой удар
И не заплачу,
Я бит и клят, и очень стар,
Чтоб жить иначе
И все же книги Леонида Гавриловича Наливайко оставляют светлый солнечный след: он не тоскует – он грустит:
Нам бы надо полегче скорбеть,
Наблюдая тех стрелок движенье:
Ведь у жизни в запасе есть смерть,
А у смерти, дай Бог, воскресенье.
Да, поэт умеет радоваться. И радость его настоящая, та, которая требует себя раздать. Он знает, что если не поделишься ею с людьми, она иссякнет, как заваленный мусором родник. Читаем – и понимаем, что поэт Наливайко – счастливый человек. Ведь несчастный так не споет:
Спасибо, спасибо сверчку,
Что выжил среди захолустья:
Что он не приемлет тоску,
Хоть повода нет для веселья.
И тебе спасибо, Леонид. За прекрасные стихи, за то, что сумел расслышать их даже среди бешеного железного лязганья нашей эпохи, и которые обязательно расслышит умеющий слышать. С юбилеем!
Стихи Леонида Наливайко
Леонид Наливайко –
«Тропы полевые », «С вершины прожитого оглянусь »,
«Памятью душа моя жива »,
«Вослед Басё ». Член Союза
писателей России с 1998 года.
В ноябре 2013 исполнилось
Топчан к стене:
Глядеть в окно.
Но что там, в окне, видать? –
Великое много
Воды утекло,
Не уследить, не догнать.
Какого ж тогда рожна,
Ноги сбив, измылив бока,
Словно в бессмертье,
К устью бежал
От родимого родника?..
Обернись –
Холмы круты,
По которым скакал, скользил
Рядом с теми,
Кому не воскликнешь ты:
Родник обомшел, одичал.
Без тебя – сирота он давно.
Сошли соловьи,
Лишь вороны кричат.
Усыхает река,
Обнажая дно
Ночь грядет –
Костерок запалю.
Смерть упрошу:
«Подточи косу,
Чтоб успеть
Гимн пропеть
Тому, что любил и люблю,
Что с собою в душе унесу».
Когда тебя не любят
В незадаче своей
Никого не вини.
Ведь извечная истина
Небу угодна:
Ничего нет на свете
Свободней любви,
Лишь сама от себя
Вовек не свободна.
Весь свой лоб изморщинь,
Горько рот искриви
Или под ноги брось безответной
Все царства, –
Ничего нет на свете
Свободней любви!
А насильно возьмешь –
Адовы вкусишь мытарства.
Как бы не так
Кажись, я был бы
Нормальным мужем,
Если бы та,
Которой был я
Все-таки нужен,
Она цвела
Дивноглазой феей,
Олицетвореньем любви!
С другой стороны,
Женись на ней я,
Были б дети мои – не мои.
Но память наша –
Странное дело –
Вдруг сквозь года
В сны поставляет
Незнакомое тело,
Без тени стыда.
Крещенская картинка. Иней
Мгновенный сверк зеркалец! –
Мерцают мириады,
И звоном колокольным
Весь воздух напоен.
Сияющей зари
Роскошная лампада
Объемлет лучезарно небосклон.
Творчество
У здоровья сны ворую –
Сроки у судьбы краду,
Изживая, как чужую,
Радость, близким на беду;
Грабя рыбку золотую –
Непомерную мечту,
Опускаясь в притязаньях
На немыслимый почет
Популярность ждет лобзаний,
И подмигивает черт.
Одиночество
Одиночество –
Темная колкая пауза
В обнимку с наследьем пустым, –
В какую вселенную
Под исхлестанным парусом
Друг от друга –
Улетаем, летим?..
Не устанет кукушка-
Над судьбой.
Мы с тобой
Загостились у одиночества.
Не пора ль
Возвращаться домой?..
Село умирает
И остовы хат,
Как после пожара, черны.
И плесенью трубы печные пылят –
Трофеи незримой войны.
Деревья торопятся с разных сторон
Собою укутать разор,
Тяжелые тучи, сокрыв небосклон,
Грозят небывалой грозой
Мечтания
Если в рай после смерти
Я вдруг попаду
(Говорят, что такое бывает),
Будут ли рыбы
Там плавать в пруду
И соловьи заливаться в саду,
Как положено в мае?
Даже если
В том райском раю
Май окажется
Круглогодичен взаправду,
Искать стану средь звезд
Планету свою –
Родину –
Землю мою
Незабвенную ладу-усладу
Среди бело-зеленых
Или золотистых берез!
Любоваться красой не устану,
Если в рай упаду
И стократный бинокль там
По блату достану
Хорошо расходится газета
Хорошо расходится газета!
И его возвышенный товар.
Не в одних копейках наше счастье,
Популярность набирает вес:
К избранным района ты причастен,
Представляешь некий интерес
Продавщица сунула десятку:
«Вот тебе, писатель, за труды.
Молодец! Купи себе тетрадку:
Их на рынке –
Хоть пруды пруди ».
Пусть и нету крыльев за спиною,
Но лечу вдоль рыночных рядов;
Вдруг я вижу что такое?! –
Примененье для моих трудов:
Бомж-старик терзает самокрутку,
Послюнявил, прикурил он,
Не на шутку застя
Дымом рифм
Весь белый свет.
Закурил и я,
Пристроясь в уголочке,
Чтоб колбасный дух не настигал.
Вспомнил батю
Он ведь, между прочим,
Был почти неграмотен,
Но знал кое-что получше нас –
Ковыряясь целый век в земле,
Говорил он:
«Ты – еще зеленый,
Потому прислушайся ко мне:
Может ли отец желать
Плохого сыну?..
Брось ты к черту
Эту писанину:
До добра она не доведет».
Кто пакует сельдь
Моей поэмой,
Кто для фруктов
Стряпает кулек
Боже правый,
Умоляю: сделай
Так, чтоб внук мой
Рифмовать не смог
На получение диплома
Еще чуть-чуть –
И не внизу вы,
И жизнь отбросит бечеву!
Но если конь теряет зубы,
Овес и сено – ни к чему.
Две липы мои над холмом –
Две рифмы моих золотых, –
О чем для потомков споем,
Чтоб память прорезалась в них,
Чтоб вспомнили корни свои
И пашен волнистую смоль?
Мы – ратники и соловьи,
А не перекатная голь.
Как дивен день,
Как чудно все!
И купола церквей,
И купы ив плакучих.
Луны прозрачной
Полуколесо
Сквозь золото сусальное
Вечерней тучи
Юрий АСМОЛОВ, член Союза писателей России
12 июня куряне будут отмечать сразу два праздника: День России и 85-ую годовщину образования Курской области.11.06.2019 Курская правда
Многофункциональный комплекс «МегаГРИНН» - Город Восторга - приглашает жителей и гостей Курской области ярко и с пользой провести БУДНИ и ВЫХОДНЫЕ!
11.06.2019 Друг для Друга
Представители сферы культуры Курской области сплотили ряды.
11.06.2019 46tv.Ru
12 июня в 15:00 в концертном зале областного Дворца молодежи (ул. Белгородская, 14 Б) пройдет Всероссийская акция «Мы – граждане России!».
11.06.2019
Администрация Курской области
11 июня исполнилось 7 лет, как ушел из жизни талантливый курский художник Владимир Парашечкин.
11.06.2019
Курская правда
МЕРОПРИЯТИЕ по внеурочной деятельности.
Предмет: литература.
Классы: 5-6.
Тема мероприятия: «Наш земляк - Наливайко Леонид Гаврилович».
Цели:
Познакомить с творчеством поэта Наливайко Леонида Гавриловича, уроженца конышёвской земли;
Показать многогранность тем, поднятых поэтом в своих произведениях;
Развивать способность обучающихся к самообразованию и самовоспитанию.
ХОД занятия:
Учитель: «Ребята, сегодня мы с вами познакомимся с творчеством талантливого человека, поэта, уроженца нашей конышёвской земли – Леонида Гавриловича Наливайко».
Леонид Гаврилович НАЛИВАЙКО
«Этого красивого и по-крестьянски мудрого и основательного человека с удивительно колоритной внешностью знают далеко за пределами курской земли. Два года назад прозаик и поэт, член Союза писателей России Леонид Наливайко отметил свое 75-летие, но душа истинного художника неподвластна годам. И немудрено, что до сих пор Леонид Гаврилович сохраняет в себе удивительное жизнелюбие и по-юношески порывистый и сильный, отзывчивый на все проявления многогранного и полнокровного бытия характер».
Киреев Дмитрий (6 класс):
Замечательный поэт Юрий Першин, написавший это емкое и проницательное предисловие к одному из сборников Леонида Наливайко, назвал его поэтом «тонкого художественного лиризма», певцом любви и природы, которому при этом подвластна и публицистическая взволнованность, и классические малые формы. Сам же Наливайко в одном из стихотворений так определил основные темы и направления своего творчества:
Все три любви несу, как три креста:
Природа. Женщина. Дорога.
А дорог, неожиданных перемен мест и профессий в его жизни было действительно немало. Леонид Гаврилович родился в селе Захарково Конышевского района Курской области в далеком довоенном 1938-м году. Детские воспоминания времен войны нашли отражение в печально суровых поэтических строчках, среди которых поражают своей обжигающей правдой, точностью интонации и выразительной скупостью портретных и бытовых деталей стихотворения «Полина», «1946 год».
Полина (читает Лебедев Кирилл)
Жила-была
с бабкой Катей
соседка Полина –
стула повыше,
пониже полатей,
на заплате заплата,
чуть конопата
смуглянка Полина.
Глаза у нее –
апрельского неба
почти половина.
Война… 43-й.
дожди моросили.
С Полиною вместе
мы хлеба просили
у таких же,
голодных и бедных,
не от жадности вредных:
«Крошечка-Хаврошечка,
хлеба дай немножечко.
Скибочку потолще
лезвия у ножичка…»
А у Поли веки
сине-перламутровы
и глаза навеки
неподвижно мудрые,
и ладошкой кверху,
как Полина рука,
опустился в яму
гроб из горбылька.
Из листвы толченой
и крапивных жил
я на холмик черный
хлеб свой положил…
Было то давным-давно,
много после прожито,
сколь не ел бы хлеба, но
кажется – не досыта…
Первым снегом-кашицей
кроет землю милую.
И земля все кажется
Полиной могилою.
1946 год (читает Жукова Валерия)
С десятком ранних огурцов нас всё ж поймали, огольцов, те дядечки рукастые: «У-у, жулики несчастные!»
И до конторы от бахчи, конвоем окружённые, идём, то плачем, то молчим, позором прокажённые.
Пошёл на пользу ль наш позор колхозному правлению?.. Но до сих пор, но до сих пор я помню раздвоение:
не сходит стыд со впалых щёк и в сердце что-то колется: и воровать – нехорошо, и помирать не хочется.
Калужских Алёна (6 класс):
Наделенный от природы изобразительным даром, в 50-х годах Леонид Наливайко поступил на художественно-графический факультет пединститута, но почти сразу перевелся на историко-филологический. А после двух лет учебы завербовался в архангельскую тайгу валить лес.
Трунова Олеся (6 класс):
Были в его трудовой биографии Урал и Сибирь, а также далекая Игарка. Но дороги эти в конце концов привели его на родную землю, а впечатления иных краев не заслонили близких сердцу курских пейзажей, дорогих воспоминаний и родных лиц. Ко всему этому надо добавить, что, уже давно живя в поселке Горшечное, он не забывает свои родовые крестьянские корни, свои унаследованные навыки – «соль… родительской земли».
Нам чрезвычайно близко его мирочувствование – одновременно простое и мудро-философичное, пасторальное и светло-радостное, но пронизанное непременной печалью и ностальгией прошедших и ускользающих лет. Ему даровано свыше зорко и осязаемо запечатлевать краткие миги бытия – словно наносить искусные, почти воздушные, но тщательно выверенные мазки на еще не тронутый красками туго натянутый холст. Когда-то в своем стихотворении, посвященном курскому художнику Василию Носову, он назвал его попечителем живой красоты. Но эти слова мы с полным правом можем отнести и к творчеству самого Леонида Наливайко.
Исмаилов Сергей (6 класс):
Краски и звуки вечного круговорота животворящей природы, запечатленные в его стихах, акварельны, удивительно тонко передают изменчивые переходные состояния и непреходящую красоту окружающего мира: «…и фиолетовая пашня / в сиреневую перетекает даль». При этом, любуясь природой, на миг застывая перед ней в немом восхищении, Леонид Наливайко умеет сопрягать ее земные проявления с категориями вечными – с темами жизни и смерти, души и совести. Но эти вечные категории всплывают в его стихах исподволь, ненавязчиво; ему важнее указать на обыденно-земное, бесхитростно-благодарное происхождение своей поэзии:
Все мои сочиненья – прощанье с живыми,
Посильный подарок ума и души,
Рукотворный осадок удач и везенья,
Свидетельства жизни в родимой глуши.
Киреев Дмитрий (6 класс):
Он остро чувствует движение времени на фоне неизменности небес и потому не устает по нескольку раз возвращаться к одним и тем же темам и явлениям, настойчиво искать и запечатлевать их в свежих словах и образах, высматривая и ухватывая новые ощущения и переживания. И множит, и складывает, и складывает в папку поэтических впечатлений очередной блистательно завершенный эскиз большой и вечной картины.
Вот, например, его стихотворение, созвучное нашим душам, - «Кавалерия» (читает Мастихина Мария):
- КаКа
Что названо, то живо,
что помнится, то любо:
при службе «журавлиной»
ветла над звонким срубом;
долблёное корыто
с колодезной водою
зелёным мхом прошито,
прострочено росою.
Мы знаем все повадки
конюшенных коней,
как знает на трёхрядке
все пуговки Ваней.
Земля – твоя обутка,
но ты ведь – на коне! –
летишь-звенишь Зауловкой
и – Светкин взор в окне!
Босая кавалерия
в тринадцать шкетных лет
идёт, держа равнение
на весь на белый свет.
И что с того, что Светочка –
берёзовая веточка –
годочков через пять
счастливо скажет: – Лёнечка!
Я выхожу за лётчика,
чтоб над тобой летать!
Отпела, откружила
весна над отчим краем.
Что было, то и живо,
что живо – вспоминаем:
лихая кавалерия
в тринадцать шкетных лет
идёт, держа равнение,
хотя самой уж нет.
Поэтому, прочитывая его произведения, мы не раз встречаемся и с многократно (но как по-разному!) запечатленной грозой и картинами труда:
Сенокос в Лягощах (читает Алешкин Даниил):
-
Звонкозелёный, мощный, светлый –
навес лесной. А в понизах,
под сенью неподвижных веток,
цветы в серебряных слезах.
И отведённые делянки:
кому – опушка или лог,
кому кюветные останки
вдоль травяных сырых дорог...
Уже одни сгребают сено
полуготовое в валки;
другие важно и степенно
ведут косьбу... А мужики –
фронтовики артелькой дружной
готовят полевой кулеш,
пекут картошку...
Грянет ужин:
«Бери, что хошь, и вволю ешь!»
Всё это будет... А пока что
отдал приказ мне батька мой:
«Чтоб нас не подкосила жажда,
слетай к колодцу за водой».
Приказ такой – за труд награда, –
ведь я сегодня навихлял
плечо косою – до упада,
так никогда не уставал
(зазорно ль в этаком признаться
в мои неполные шестнадцать?).
Беру отцовский «лисапет» я
и мчу сквозь солнечную сеть,
сквозь эхо скачущее лета,
чтоб у колодца замереть...
Спит «журавель» – бадья над срубом;
и гну я шею «журавлю»,
и под струю подставив губы,
я влагу сладкую ловлю.
Бадья – вниз, вверх. И опрокину
ток ледяной (со сталью схож!) –
на грудь, на голову, на спину,
чтоб, охнув, выпестовать дрожь!..
Наперевес возьму две грелки
(зимой в них долгое тепло!).
Вновь вдосталь пью
глоточком мелким,
чтоб скулы судоргой свело.
И отправляюсь восвояси
сквозь мотыльковый хоровод.
Ах, сенокосный день – прекрасен,
когда б не оводы, не пот!..
Всё понимающий мой батя,
испив, вдруг сжалится: «Уже
махать косою нынче хватит,
подрыхни малость в шалаше:
назавтра трудный будет день».
И, как убитый, упаду я
ничком в прохладную духмень –
в цветочную и травяную...
и с неизменной темой дороги и возвращения в отчий дом (читает Коржов Максим)
И в памяти встанет картина:
Болотце. Тропинка. Калина.
И юной травы пересверк.
Спускается с горки в долину,
Глядит на ольху, на калину
И плачет хромой человек.
Солдатский мешок за плечами.
Тельняшка. Бушлат с якорями.
И мама в слезах... И родня...
– Я – брат твой! Не бойся меня.
и с повторяющимися картинами исчезающей деревни,
……….. (читает Киреев Валерий)
Там, где пир стоял горой,
Все брожу. Холмы топчу.
Сплю в какой-то ветхой будке.
Не сказать, чтоб я – молчун,
но молчу уж третьи сутки:
там, где пир стоял горой
и звенели песни, пляски, –
крапива над головой,
чернобыльник встал стеной,
словно в древней страшной сказке.
Никакой такой «сезам»
не откроет в радость двери…
Если б кто-то предсказал,
никогда бы не поверил,
что отсюда жизнь уйдет
и поселится вдруг нежить,
что осокою болот
горло песне перережет –
песне чистых родников –
меловых, песчано-глинных,
проистекших из веков,
из времен седых, былинных…
и с не дающими покоя размышлениями о судьбе России, и с зарисовками сменяющих друг друга времен года
Распутица (читает Виноградова Юлия)
-
Потускнело. Пожухло. Повыцвело.
Кончен осени бал золотой.
Словно след от бесшумного выстрела,
дым кочует над серой избой.
Моросит...
И ветла за обочиной,
ветви-руки скрестив на груди,
терпеливой вдовой озабоченно
на пустую дорогу глядит...
и с неустанным и благодарным обращением к любимой (читает Калужских Алёна)
Девочка идёт через долину
- Обгоняя чибисов и чаек,
ласточка пикирует к реке, –
в это время, вовсе не случайно, –
музыка возникла вдалеке.
Вслед за нежной музыкой нездешней,
продолжая високосный час,
расцвела столетняя черешня,
может быть, последний в жизни раз...
И венчая счастия картину –
перволюбья незабвенный год,
девочка идёт через долину,
машет мне рукою и поёт!
и с попытками понять истоки сердечного одиночества... (читает Трунова Олеся)
– Продай, что есть, я всё куплю: от злата до медяшки!
– Возьми того, кого люблю, с его изменой тяжкой.
– И сколько просишь за него, за твой товар бесценный?
– А ничего, а ничего, он – не пятак разменный.
– Так не бывает! Говори, чем отплатить удачу?
– За так его ты забери и жизнь мою впридачу...
Карасев Максим:
- Крепко пустив корни в русской провинции, поэт и художник Леонид Наливайко сохранил поразительную силу рук и таланта и ту славную «чудачинку», без которой и жизнь, и творчество кажутся пресными.
* * *
Ах, как снегу нападало много!
До весны в нем деревне тонуть…
Как холмы обегает дорога,
Так меня обегает твой путь!
Что ж ты, друг мой, не едешь, ей-Богу!
Ну, пускай не одна – с кем-нибудь.
Для тебя я расчистил дорогу,
Обозначил и выровнял путь.
Я ни торфа, ни дров не жалею:
Печь гудит, и румяна изба.
Ты ответишь опять: «Не судьба…»
Приезжай без судьбы – леший с нею!
Алешкин Даниил:
Как и многие настоящие русские художники, Леонид Наливайко скромен в оценке себя и собственного творчества, но, как и многие из них, он верен своему происхождению и поэтическому назначению, в том числе в очень емком метафорическом напутствии самому себе:
Я независтлив, тих и кроток,
успеть бы мне возделать их –
моих наследственных
шесть соток.
Наливайко Л.Г. - автор стихотворных сборников: «Встреча» (1983), «Тропы полевые» (1996), «С вершины прожитого оглянусь» (1998), «Земли родимой притяженье», «Памятью душа моя жива». Занимается плетением корзин. Живёт в селе Горшечном Курской области.
А сейчас давайте продолжим знакомство с произведениями земляка.
Черемухи чистый нетающий снег ( читает Киреев Дмитрий)
Пред тем как расстаться, давай постоим
у кромки полночного сада…
Какие созвездья мерцают над ним,
даруя живому салют звездопада!
И слышно, как дышат в шиповне шмели,
и видно, как грузно провисли сирени,
как тесно сомкнулись вишневые тени,
как влажно дыханье родящей земли…
И мы, расставаясь – совсем не навек! –
давай унесем по раздельным ночлегам
черемухи чистой нетающий снег,
который исходит свободой и негой.
Душа (Петру Георгиевичу Сальникову, наставнику и другу) (читает Алешкин Даниил).
Моя душа не ведает границ.
Она не помнит ни начал, ни края.
Она бросается бесстрашно ниц.
В восторге вещем к горнему взмывает.
Кто не родился, тот и не умрет,
а не умерший – разве возродится?..
Ты слышишь, Господи: душа поет! –
моя страдалица и птица.
Стыдно вспомнить, кому подражали,
Отрицая классический лад,
Как в моднейших поэтов играли –
В сверхлюбимцев громовых эстрад.
Штурмовали вокзалы и залы,
Пожирая кумиров глазами,
Выпадал коль счастливый билет!..
Унеслось. Улеглось… Жизнь сказала:
- Свет не все, что похоже на свет.
Жалость – к ним и к себе и презренье.
Жгучий стыд – пред кумирней пустой:
Хоть один бы взблеснул опереньем
Сокол ясный, наш бывший святой.
Аир (читает Дрючин Евгений)
Еще не плыл пасхальный перезвон,
еще крестами не сияло утро, –
но цвел уже нежнейший небосклон
текучими огнями перламутра.
А из-под снега вдоль речной тропы,
средь прочих запахов встревоженного мира,
восстал, благоухающе поплыл
воскресший запах мертвого аира.
Аир ожил – и скоро зеленя
замкнут поля парчою изумрудной.
И выведу крылатого коня
навстречу вести – праведной и чудной.
* * * (читает Лебедев Кирилл)
За грустью слёзной, за сердечной болью
неумирающей пребудет красота,
рожденная святой любовью,
чья ипостась открыта и проста.
Отечество небесное, земное –
нерасторжимый, неразъёмный круг,
в годины смут и времена покоя –
он с нами – кроткий и неукротимый дух.
* * * (читает Амаров Канат)
В саду, и вкруг него, и дальше –
прозрачных сумерек вуаль,
и фиолетовая пашня
в сиреневую перетекает даль.
Песнь очарованных лягушек
не нарушает тишины…
И целомудрен и воздушен
лик проявившейся луны.
- Ещё об одном направлении в творчестве поэта под названием «Корни – японские, почва – курская» расскажет Токаренко Кристина.
В ноябре 2013 года в Литературном музее г.Курска собрались друзья и поклонники таланта конышёвского самородка курской земли, члена Союза писателей России Леонида Наливайко, отметившего 75-летний юбилей.
Звучали произведения автора и посвященные ему строки и песни, а студенты медколледжа особенно тепло поздравили юбиляра, порадовав неплохим знанием его стихотворений уникального жанра – хокку.
Поклонник Басё, Леонид Гаврилович ведет своих читателей к русской реке, полю, старой бревенчатой избе, он умеет остановить мгновение бытия. И светлая грусть, и лукавая улыбка, и тоска разлуки оживают всего лишь в трех строчках стихотворения. И вот:
Чужим башмакам
Неизвестно
О твоих дорожных мозолях…
Вздох глубокий и выдох короткий,
А между ними – веселое слово…
Вот и жизнь пронеслась.
Благодаря
Твоей верности
Живы ромашки...
Приснилось: улитка
Воду тащит в бочонке..
Хорошо бы даме – духи…
Учитель:
- А закончить наше знакомство с удивительным талантом нашей малой родины можно стихотворением «Я – дома».
Я – ДОМА
(читает
Карасёв Максим).
Я здесь всему и всем родня, –
не правда ль, ивы?
Здесь даже чибис у меня
не спросит: «Чьи вы?»
Ах, соловей! Как он поёт,
совсем, как прежний, –
мне звуки на душу кладёт
зарёю вешней.
В цветах и травах дождь звенит
в сто два коленца.
Над шляхом радуга висит,
как полотенце.
Цвети над миром и свети,
шар-одуванчик!
Любил не эти ли цветы
далёкий мальчик?..
Пусть будет радость без конца
и тёплым – лето.
Жаль, нет на празднике отца
и мамы нету…
Присядешь тихо на порог
и обувь снимешь.
Истоки здесь твоих дорог,
И здесь твой финиш.
В прошлом тысячелетии – в 1983 году – я приехал на уборку урожая в Горшечное. Приехал с друзьями – такими же студентами сельхозинститута. У одного из них – местного жителя – я и поселился. «На раскачку» у нас оставалось дня два-три и распорядок установился такой: вечером – танцы в местном клубе, а днём, по старой своей привычке, я бродил один – с альбомом и авторучкой. Убивал двух зайцев сразу: и знакомился с посёлком, и записывал стихи, которые тогда настырно лезли и лезли в мою голову. И вот, уже на второе утро, я узнал от хозяйки такую новость: мол, ходит-бродит по колхозу то ли корреспондент, то ли ОБХСС-ник. Всё высматривает и пишет, и пишет. Копает, наверно, под местное начальство… Когда же я пояснил что к чему: что это, скорее всего, речь обо мне, она, вволю посмеявшись, сказала, обращаясь к сыну:
- Гена! А ты познакомил бы своего товарища с нашим поэтом – с Наливайко…
Бывает же такое! За неделю до отъезда я купил новые книги стихов (Я тогда был завсегдатаем книжного магазина и прямо-таки начинал болеть, если долго не было новинок). Среди покупок была и, так называемая, «обойма» – тонюсенькие самостоятельные книжицы, перетянутые общей бумажной лентой. Одна из книг была «Встреча». Автор – Леонид Наливайко. Помню, что стихи мне очень понравились. Впрочем, в то время почти всё, что было «в столбик», меня приводило в восторг…
Уже через час мы пришли к поэту. На крыльцо вышел здоровяк. Он не показался мне приветливым. А, может, просто не выспался человек, ведь в то время он, кажется, работал ночным сторожем. И не тогда ли пришли к нему вот эти строки?
Ломик схлопочу в ночи иль пулю,
В честь меня не расцветёт салют:
То, что ночью я укараулю,
Днём они – в открытую – пропьют.
И не из тех ли дней после – уже совсем в другой стране – выросли строки:
При державе хожу в сторожах,
При державе, поправшей величье…
Помнится, разговор не клеился. Он прочёл мне несколько стихотворений. И я, наверное, прочёл что-то в ответ. – Подробности вылетели из памяти… Молодость! – Танцы запомнились лучше…
А потом началась уборка – уборочная страда. Стало не до стихов. А месяца через полтора я и вовсе отчалил восвояси: с небольшими, но - деньгами и с большими планами и новыми темами в придачу:
Не увидеть край России
И с верхушек тополей.
Горизонтом - лентой синей
Подвязалась ширь полей.
Грохот в поле говорит вам
Что-нибудь в июльский жар? -
Это громыхает битва
За высокий урожай!
....................................
Как вкусны! - возьми, отведай -
Жареные колоски...
Одержали мы победу,
Но потери велики.
Кстати, за два года до этого, сам Наливайко нагрянул, именно нагрянул, в гости к нашему железногорскому писателю Александрову Геннадию. Как смешно и талантливо Александров рассказал о той встрече. Отсылаю заинтересованных к его вещице «Знаем мы этих поэтов!»…
Но возвращаюсь к своему рассказу.
Промчалось тридцать лет! За эти годы мы встречались ещё несколько раз – на собраниях, на съездах, на литературных чтениях, на чьих-то юбилеях, где порою обменивались своими новыми книгами и где он, улучив момент, успевал мне прочесть несколько стихотворений. Он читал, а я ещё раз убеждался, что «Леонид Наливайко – поэт художественного лиризма», – как сказал Юрий Першин. А уж ему-то верить можно. Но помня Вольтеровское: «Глаза читателя более строгие судьи, чем уши слушателя», уже дома, я «вклинивался» в чтение:
Я здесь всему и всем родня –
Не правда ль, ивы?
Здесь даже чибис у меня
Не спросит: «Чьи вы?»
Взгляд памяти летит за горизонт,
……………………………………………………………..
Где даже поворот реки,
Обрыва срез, какой-нибудь просёлок –
Не только средство от седой тоски,
Но дорого, как собственный ребёнок.
Надо сказать, что наш поэт помотался по белому свету и сменил множество профессий. Ведь он никогда не слышал подобное тому, что Вагнер однажды услышал от короля Людовика: «Я хочу навсегда снять с ваших плеч груз повседневных забот». Так вот – поэт и помотался, и повидал многое и многих. Но всё равно – родное село Захарково, что в Конышёвском районе Курской области, остаётся столицей воспоминаний и любви. Даже несмотря на разруху, бедность и заброшенность.
Забытая Богом, людьми позаброшена.
Сколько таких на просторной Руси…
…………………………………………………
У старой конторы, где клёны и липы –
Наглядагитации мертвенный ряд,
С доски: с той – почёта – бесцветные лики
На брошенный край свой, не видя, глядят…
Да, несмотря ни на что
Земли родимой притяженье
И после смерти ждёт меня
Это по-нашему – по-русски. Именно там, в родимых краях, бьют ключи поэзии, которые со временем превратились в реку, порою выходящую из берегов. И, наверное, только там поэт Наливайко мог выдохнуть такие строки о соловье…
А, может быть, они не только о соловье:
… Пусть никто его не слышит, –
Что ему!
Ему наградой –
Не внимательные уши,
Но – внимательные души
Розы красной,
Белой вишни.
Малая Родина подарила-продиктовала поэту не только стихи, но и рассказы. Что за грустное чудо рассказ «Качалось солнце на качелях»! – Школа. 1947 год. Замечтельная учительница объявляет ребятам:
- Сегодня у нас необычный урок – «Час фантазии». И станем мы с вами, ребята, фантазировать…
А когда прозвенел звонок «Мария Васильевна спросила, как лучше сделать: дома ли ей проверить сочинения или прямо здесь, на уроке?
- Сейчас… Здесь!
Последней оказалась тетрадка Вани Губанова:
«Когда я пришёл из школы, то ещё в сенях услышал смех и голоса в хате. Я переступил порог, и мама сказала: «А вот и наш сынок». За столом сидели брат Виктор и военный… И я сразу узнал отца. Он поднял меня над собой. Он был сильный… А я спросил у отца: «Папочка, ты ведь погиб. А как же ты оказался теперь живой?»… «Я не погиб. Я пропал без вести, но оказался живой. И всегда буду живой и с вами»…Да, грустное чудо!
А в рассказе «Водяной ландыш» читаем о роднике, за которым теперь некому ухаживать и стал он «менять место выхода и уменьшаться». Хотя продолжает всех поить… Не так ли и литература: ещё всех поит, но стала заиливаться?...
А в рассказе «Чай со зверобоем» – несостоявшаяся тёща, – чувствуя свою вину, говорит заглянувшему к ней несостоявшемуся зятю: «Прости… Умилосердись»…
И это «Умилосердись», и другие слова, например: «Запах прошлогодней полыни и татарника входит в душу щемящим ожиданием «полной» весны…», – дают нам понять, что и эти рассказы – почти стихи, что их автор – поэт. Читаю – и грущу, и радуюсь. И вспоминаю такие строки:
Это – тоже «выдал» наш Наливайко, а не древний японец или китаец, как может показаться на первый взгляд. У нашего поэта, жадного до всего прекрасного, есть и такая книга – «Вослед Басё», в которой он делится с нами своим счастливым открытием «прекрасно-волшебного мира японской поэзии (в целом) и Мацуо Басё, в частности…». И я уверен, что только тот, кто способен полюбить и любит высокое чужое может создать что-то стоящее своё:
Стрелки часов
На циферблате луны –
Косяк журавлиный…
Но вернёмся к его «русской» книге «Памятью душа моя жива». Здесь некоторые стихи перекликаются с рассказами, дополняют их и даже, в какой-то степени, раскрывают какие-то тайны. Не той ли – несостоявшейся – тёщи мы слышим не слишком ласковые слова:
И это стихотворение тоже родом из Захарково:
Походкой лёгкой и беспечной,
Сквозь облетевшие кусты,
С холма на луг пустой заречный –
Не ты ль идёшь?.. О, нет, не ты…
А эта – шла и напевала, –
Твоим был шаг, твой взмах руки!
И мне печали было мало,
И я желал себе тоски –
Тоски, такой невыносимой,
До содрогания в груди…
Пощады память запросила
И умоляла: «Не гляди!»
А в другом стихотворении читаем:
Ты ответишь опять: «Не судьба…»
Приезжай без судьбы – леший с нею»
…Захарково! Родное село, где сегодня
Никого – во всей округе,
А такая жизнь была! –
И где поселилась нежить и – «осокою болот» перерезало горло «песне чистых родников». Но едва ли не большинство замечательных стихотворений родилось «вдали от шума городского» – в глуши, в одиночестве? И разве стихи не могут, как люди: родившись, где угодно, улетать куда угодно? И не чересчур ли часто нас уверяют, что печальные стихи лишь прибавляют печали в мире? Ведь кто, как не поэт должен пробуждать чувство общественной совести? К тому же я согласен с теми, кто считает, что за молчание Господь не осудит, что он простит всех бессловесных свидетелей происходящего – и рабочих, и крестьян, и учёных… Всех! – Но только не поэта.
…И всё-таки, наш поэт остаётся лириком даже в гражданских стихах. Прочтём стихотворение «1946 год». Речь идёт о ребятишках, которых поймали с десятком огурцов на колхозной бахче:
… Но до сих пор, но до сих пор
Я помню раздвоение:
Не сходит стыд со впалых щёк
И в сердце что-то колется:
И воровать нехорошо,
И умирать не хочется.
Я считаю, что такие стихи способны разбудить историческую память – даже у Иванов, не помнящих родства, и даже если эта память спит, казалось бы, беспробудным сном…
Да, как сказал большой современный критик Владимир Бондаренко: «Есть и сейчас яркие русские таланты, но тоже – не ко времени. Никто их не хочет не видеть, не слышать, не пропагандировать. Жаль». Но почему такое происходит? И почему в Центральной России, в этом смысле, дела обстоят хуже, чем где бы то ни было ещё?.. Может, потому, что русский человек, как известно, жаден до истины, справедливости, а справедливость не нужна сидящим наверху? Может потому что правда, как во все века, больно колет глаза? А, может, ещё и потому, что здесь не думают о будущем, а там – думают?..
Вернёмся к стихам. У Наливайко их много. Они разные. Но объединяет их одно – талантливость автора. Вот как у него говорит кузнец Иван Ольха:
Не для красного присловья,
А для правды напиши:
Баня – кузня для здоровья,
Кузня – баня для души
Разве этот кузнец не поэт? Тут поэзия уже в его имени-фамилии! – Иван Ольха!
Спят, словно замершие волны,
Село несущие холмы…
Неколебимо и безмолвно
Самодержавие зимы
Какие русские, какие несовременные, сильные, стихи! Они и сами, как природное явление:
Всё крепче обручи зимы,
И всё острей нагайка вьюги.
Но всё – ничто: медведи мы!
Крепки полозья и подпруги!..
Иногда, читая, кажется, что автор стихов – из позапрошлых веков, когда человек был тоже частью Природы, но больше созерцающей частью, и в меньшей степени – разрушающей. Для того, чтобы рождались такие строки, мало обычного зрения, даже мало быть художником – владеть красками и кистями, – здесь нужно острое зрение души и природное, отточенное временем, умение высказать близкое к тому, что клокочет в ней, плачет, печалится.
… Когда-то Пауло Коэльо сказал так: «Я предаюсь безделью, и в тоже время я занят делом, важнее которого не бывает: я прислушиваюсь к себе». Наверное, эти слова, как нельзя лучше, подходят и к Наливайко:
…Судьба пытает на излом,
Не бью тревогу.
Пусть не везёт, как не везло,
И слава Богу, –
Я выдержу любой удар
И не заплачу,
Я бит и клят, и очень стар,
Чтоб жить иначе.
Да, в этой книге о жизни немало стихотворений и о смерти. Хочешь – не хочешь, а всем нам их диктуют и земля, и небо. К тому же:
Пройдут года…
Они уже прошли!..
А вот концовка стихотворения «Старость»
И я теперь похож
На старенькую лошадь,
Которой наплевать
На волю и на кнут.
Но разве не прав, сказавший, что: «Если бы не было смерти, жизнь лишилась бы всякой поэзии»?
Все мои сочиненья –
Прощанье с живыми,
Посильный подарок
Ума и души,
Рукотворный осадок
Удач и везенья –
Свидетельства жизни
В родимой глуши.
Да, соглашусь с Марти Ларни: «Жизнь – это комедия для тех, кто думает, и трагедия для тех, кто чувствует». И всё же книги Леонида Гавриловича Наливайко оставляют светлый солнечный след. Ведь он не тоскует – он грустит. Ведь хотя и
Меркнет Полуденный свет,
И по кустам ивняка
Лезет на берег река…
Жить мне осталось сто лет
И к тому же поэт давным-давно прозрел и понял, что
Нам бы надо полегче скорбеть,
Наблюдая тех стрелок движенье:
Ведь у жизни в запасе есть смерть,
А у смерти, дай Бог, воскресенье.
Да, поэт умеет радоваться. И радость его настоящая: та, которая требует себя раздать. Он знает, что если не поделишься ею с людьми, она иссякнет, как заваленный всяким мусором родник.
Светло жилище бедное моё:
В нём каждое окошко со звездою.
Читаем – и вспоминаем, что и звёзды, и солнце светят и нам тоже. Читаем – и понимаем, что поэт Наливайко – счастливый человек. Ведь несчастный так не споёт:
Спасибо, спасибо сверчку,
Что выжил среди захолустья:
Что он не приемлет тоску,
Хоть повода нет для веселья.
И тебе спасибо, Леонид, – за прекрасные стихи, за то, что ты сумел расслышать их даже среди бешенного железного лязганья нашей эпохи, и которые обязательно расслышит умеющий слышать. И ведь это тебе только показалось, что ты «отпахал своё», ведь сам знаешь, что тебя «ждёт литеретурное жнивьё, где черновые вспаханы страницы».
Так что – добрых тебе литературных урожаев, при которых ты, конечно, сторожем не будешь. Наоборот – как всегда: всё раздашь. Без остатка.
ЭКСПРОМТ ЛЕОНИДУ НАЛИВАЙКО
Кто-то пускает корни, а кто-то
растит крылья...
Пауло Коэлью
Не басню, не сказку, а быль я
Рассказываю:
Сейчас
Многие растят крылья
И улетают от нас.
А друг мой – другой:
В посёлке
Он вырастил дочь и сынов,
И, после правки-прополки,
Он вырастил книги стихов.
Ещё отрастил он бороду,
И мощные корни пустил
И воспевает Родину
Изо всех своих сил...
Толкаются люди – им тесно,
А друг мой – другой человек.
Но в поэзии –
С его места –
Его не сместить вовек.
30.11.13 г.
Рецензии
Спасибо за друга и земляка-захарковца! Не один десяток лет живу и работаю на Урале, а в сердце родная деревня и стихи Леонида,или как в родной деревне говорят - Леньки Наливайкина!
Владимир! Раз такое дело, тогда прочти и рассказец "Не только на словах". Он в том же разделе,- чуть выше. Это пересказ истории Гавриловича (О том, что с ним произошло в вашей замечательной деревне). А вообще, с ним многое чего происходило. О нём замечательно написал Александров Геннадий...
30 Ноября твоему земляку отметили 75-летие...
Всего доброго!
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру - порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
