Жеребенок шолохов краткое содержание по главам. Михаил александрович шолохов. Другие пересказы и отзывы для читательского дневника
Среди белого дня возле навозной кучи, густо облепленной изумрудными мухами, головой вперед, с вытянутыми передними ножонками выбрался он из мамашиной утробы и прямо над собою увидел нежный, сизый, тающий комочек шрапнельного разрыва, воющий гул кинул его мокренькое тельце под ноги матери. Ужас был первым чувством, изведанным тут, на земле. Вонючий град картечи с цоканьем застучал по черепичной крыше конюшни и, слегка окропив землю, заставил мать жеребенка - рыжую Трофимову кобылицу - вскочить на ноги и снова с коротким ржаньем привалиться вспотевшим боком к спасительной куче.
В последовавшей затем знойной тишине отчетливей зажужжали мухи, петух, по причине орудийного обстрела не рискуя вскочить на плетень, где-то под сенью лопухов разок-другой хлопнул крыльями и непринужденно, но глухо пропел. Из хаты слышалось плачущее кряхтенье раненого пулеметчика. Изредка он вскрикивал резким осипшим голосом, перемежая крики неистовыми ругательствами. В палисаднике на шелковистом багрянце мака звенели пчелы. За станицей в лугу пулемет доканчивал ленту, и под его жизнерадостный строчащий стук, в промежутке между первым и вторым орудийными выстрелами, рыжая кобыла любовно облизала первенца, а тот, припадая к набухшему вымени матери, впервые ощутил полноту жизни и неизбывную сладость материнской ласки.
Когда второй снаряд жмякнулся где-то за гумном, из хаты, хлопнув дверью, вышел Трофим и направился к конюшне. Обходя навозную кучу, он ладонью прикрыл от солнца глаза и, увидев, как жеребенок, подрагивая от напряжения, сосет его, Трофимову, рыжую кобылу, растерянно пошарил в карманах, дрогнувшими пальцами нащупал кисет и, слюнявя цыгарку, обрел дар речи:
Та-а-ак… Значит, отелилась? Нашла время, нечего сказать. - В последней фразе сквозила горькая обида.
К шершавым от высохшего пота бокам кобылы прилипли бурьяные былки, сухой помет. Выглядела она неприлично худой и жидковатой, но глаза лучили горделивую радость, приправленную усталостью, а атласная верхняя губа ежилась улыбкой. Так по крайней мере казалось Трофиму. После того как поставленная в конюшню кобыла зафыркала, мотая торбой с зерном, Трофим прислонился к косяку и, неприязненно косясь на жеребенка, сухо спросил:
Догулялась?
Не дождавшись ответа, заговорил снова:
Хоть бы в Игнатова жеребца привела, а то черт его знает в кого… Ну, куда я с ним денусь?
В темноватой тишине конюшни хрустит зерно, в дверную щель точит золотистую россыпь солнечный кривой луч. Свет падает на левую щеку Трофима, рыжий ус его и щетина бороды отливают красниною, складки вокруг рта темнеют изогнутыми бороздами. Жеребенок на тонких пушистых ножках стоит, как игрушечный деревянный конек.
Убить его? - Большой, пропитанный табачной зеленью палец Трофима кривится в сторону жеребенка.
Кобыла выворачивает кровянистое глазное яблоко, моргает и насмешливо косится на хозяина.
В горнице, где помещался командир эскадрона, в этот вечер происходил следующий разговор:
Примечаю я, что бережется моя кобыла, рысью не перебежит, намётом - не моги, опышка ее душит. Доглядел, а она, оказывается, сжеребанная… Так уж береглась, так береглась… Жеребчик-то масти гнедоватой… Вот… - рассказывает Трофим.
Эскадронный сжимает в кулаке медную кружку с чаем, сжимает так, как эфес палаша перед атакой, и сонными глазами глядит на лампу. Над желтеньким светлячком огня беснуются пушистые бабочки, в окно налетают, жгутся о стекло, на смену одним - другие.
- …безразлично. Гнедой или вороной - все равно. Пристрелить. С жеребенком мы навродь цыганев будем.
Что? Вот и я говорю, как цыгане. А ежели командующий, что тогда? Приедет осмотреть полк, а он будет перед фронтом солонцевать и хвостом этак… А? На всю Красную Армию стыд и позор. Я даже не понимаю, Трофим, как ты мог допустить? В разгар гражданской войны и вдруг подобное распутство… Это даже совестно. Коноводам строгий приказ: жеребцов соблюдать отдельно.
Утром Трофим вышел из хаты с винтовкой. Солнце еще не всходило. На траве розовела роса. Луг, истоптанный сапогами пехоты, изрытый окопами, напоминал заплаканное, измятое горем лицо девушки. Около полевой кухни возились кашевары. На крыльце сидел эскадронный в сопревшей от давнишнего пота исподней рубахе. Пальцы, привыкшие к бодрящему холодку револьверной рукоятки, неуклюже вспоминали забытое, родное - плели фасонистый половник для вареников. Трофим, проходя мимо, поинтересовался:
Половничек плетете?
Эскадронный увязал ручку тоненькой хворостинкой, процедил сквозь зубы:
А вот баба - хозяйка - просит… Сплети да сплети. Когда-то мастер был, а теперь не того… не удался.
Нет, подходяще, - похвалил Трофим.
Эскадронный смел с колен обрезки хвороста, спросил:
Идешь жеребенка ликвидировать?
Трофим молча махнул рукой и прошел в конюшню.
Эскадронный, склонив голову, ждал выстрела. Прошла минута, другая - выстрела не было. Трофим вывернулся из-за угла конюшни, как видно чем-то смущенный.
Должно, боек спортился… Пистон не пробивает.
А ну, дай винтовку.
Трофим нехотя подал. Двинув затвором, эскадронный прищурился.
Да тут патрон нету!..
Не могет быть!.. - с жаром воскликнул Трофим.
Я тебе говорю, нет.
Так я ж их кинул там… за конюшней…
Эскадронный положил рядом винтовку и долго вертел в руках новенький половник. Свежий хворост был медвяно пахуч и липок, в нос ширяло запахом цветущего краснотала, землей попахивало, трудом, позабытым в неуемном пожаре войны…
Слушай!.. Черт с ним! Пущай при матке живет. Временно и так далее. Кончится война - на нем еще того… пахать. А командующий на случай чего войдет в его положение, потому что молокан и должен сосать… И командующий титьку сосал, и мы сосали, раз обычай такой, ну, и шабаш! А боек у твово винта справный.
Как-то, через месяц, под станицей Усть-Хоперской эскадрон Трофима ввязался в бой с казачьей сотней. Перестрелка началась перед сумерками. Смеркалось, когда пошли в атаку. На полпути Трофим безнадежно отстал от своего взвода. Ни плеть, ни удила, до крови раздиравшие губы, не могли понудить кобылу идти намётом. Высоко задирая голову, хрипло ржала она и топталась на одном месте до тех пор, пока жеребенок, разлопушив хвост, не догнал ее. Трофим прыгнул с седла, пихнул в ножны шашку и с перекошенным злобой лицом рванул с плеча винтовку. Правый фланг смешался с белыми. Возле яра из стороны в сторону, как под ветром, колыхалась куча людей. Рубились молча. Под копытами коней глухо гудела земля. Трофим на секунду глянул туда и схватил на мушку выточенную голову жеребенка. Рука ли дрогнула сгоряча, или виною промаха была еще какая-нибудь причина, но после выстрела жеребенок дурашливо взбрыкнул ногами, тоненько заржал и, выбрасывая из-под копыт седые комочки пыли, описал круг и стал поодаль. Обойму не простых патронов, а бронебойных - с красно-медными носами - выпустил Трофим в рыжего чертенка и, убедившись в том, что бронебойные пули (случайно попавшие из подсумка под руку) не причинили ни вреда, ни смерти потомку рыжей кобылы, вскочил на нее и, чудовищно ругаясь, трюпком поехал туда, где бородатые краснорожие староверы теснили эскадронного с тремя красноармейцами, прижимая их к яру.
Шолохов "Жеребёнок" - сочинение "Сочинения по произведению "Жеребенок" (Шолохов М.А.)"
Так в горький смертельный час гражданской войны многие писатели 20 века в своих произведениях подымали проблему насилия и гуманизма. Особенно ярко это можно проследить у И.Бабеля в “Конной армии”, у М.Шолохова в “Донских рассказах”.
Истории героев в этих рассказах показывают всю несовместимость страшной разрушительной силы войны и насилия с человеческим счастьем, самой человеческой природой.
Двадцатый век чреват такими катаклизмами, которые нарушили музыку народной жизни.
В смертельной схватке гражданской войны столкнулись в предельно-острой классовой борьбе люди, живущие в одной стране, в одном селе, нередко родные по крови. Все отчетливее намечалась тема насилия в братоубийственной войне, где брат убивал брата, сын - отца лишь за то, что их взгляды расходились по идейным убеждениям. Родные люди, прожившие бок о бок десятилетия, деля друг с другом последний кусок хлеба, зверски убивали друг друга, уничтожая веками сложившийся уклад жизни.
Гражданская война заставляла каждого выбирать, на чьей ты стороне, другого выбора она не оставляла.
Особенно остро тема насилия между родными, кровными людьми показана у И.Бабеля в “Конармии” в новелле “Письмо”. В этом произведении сын пишет матери письмо, где описывает свою жизнь в Красной Армии, как ему приходится и голодно, и холодно “каждые сутки я ложусь отдыхать не евши и без всякой одежды, так что дюже холодно”. Дальше Василий Курдюков описывает матери про отца, как он убивал их сына Федора Тимофеевича, не понимая какое горе может пережить женщина, читая про то, как “папаша начали Федю резать, говоря – шкура, красная собака, сукин сын”. Дальше парень описывает как, теперь уже другой его брат Сенька “стали папашу плетить” и убивать.
Вот где трагизм жестокой беспощадной войны, родные, самые близкие люди уничтожали друг друга “А я так думаю, что если попадусь я к вашим, то не будет мне пощады. А теперь, папаша, мы будем вас кончать…”
Одновременно с темой насилия писатели 20 века показывали в своих произведениях и романтические сюжеты, где они прославляли народные (общечеловеческие) ценности. Мы можем это проследить по рассказам М.Шолохова “Жеребенок” в “Донских рассказах”. В этом произведении маленький жеребенок, только что появившийся на свет, будит в людях, закаменелых смертельными боями, человеческие качества “сердце из камня превращается в мочалку…”, “гляну на него, и рука дрожит… рубить не могу”.
Мирный труд, продолжение рода, единение человека с природой – вот те шолоховские идеалы, по которым, как по камертону, должна настраиваться история. Всякое отступление от этой веками налаженной жизни, от народного опыта грозит непредсказуемыми последствиями, может привести к трагедии народа, трагедии человека.
Шолохов «Жеребенок» - сочинение «Сочинения по произведению «Жеребенок» (Шолохов М. А.) " Так в горький смертельный час гражданской войны многие писатели 20 века в своих произведениях подымали проблему насилия и гуманизма. Особенно ярко это можно проследить у И. Бабеля в “Конной армии”, у М. Шолохова в “Донских рассказах”. Истории героев в этих рассказах показывают всю несовместимость страшной разрушительной силы войны и насилия с человеческим счастьем, самой человеческой природой. Двадцатый век чреват такими катаклизмами, которые нарушили музыку народной жизни. В смертельной схватке гражданской войны столкнулись в предельно-острой классовой борьбе люди, живущие в одной стране, в одном селе, нередко родные по крови. Все отчетливее намечалась тема насилия в братоубийственной войне, где брат убивал брата, сын - отца лишь за то, что их взгляды расходились по идейным убеждениям. Родные люди, прожившие бок о бок десятилетия, деля друг с другом последний кусок хлеба, зверски убивали друг друга, уничтожая веками сложившийся уклад жизни. Гражданская война заставляла каждого выбирать, на чьей ты стороне, другого выбора она не оставляла. Особенно остро тема насилия между родными, кровными людьми показана у И. Бабеля в “Конармии” в новелле “Письмо”. В этом произведении сын пишет матери письмо, где описывает свою жизнь в Красной Армии, как ему приходится и голодно, и холодно “каждые сутки я ложусь отдыхать не евши и без всякой одежды, так что дюже холодно”. Дальше Василий Курдюков описывает матери про отца, как он убивал их сына Федора Тимофеевича, не понимая какое горе может пережить женщина, читая про то, как “папаша начали Федю резать, говоря – шкура, красная собака, сукин сын”. Дальше парень описывает как, теперь уже другой его брат Сенька “стали папашу плетить” и убивать. Вот где трагизм жестокой беспощадной войны, родные, самые близкие люди уничтожали друг друга “А я так думаю, что если попадусь я к вашим, то не будет мне пощады. А теперь, папаша, мы будем вас кончать… ” Одновременно с темой насилия писатели 20 века показывали в своих произведениях и романтические сюжеты, где они прославляли народные (общечеловеческие) ценности. Мы можем это проследить по рассказам М. Шолохова “Жеребенок” в “Донских рассказах”. В этом произведении маленький жеребенок, только что появившийся на свет, будит в людях, закаменелых смертельными боями, человеческие качества “сердце из камня превращается в мочалку… ” , “гляну на него, и рука дрожит… рубить не могу”. Мирный труд, продолжение рода, единение человека с природой – вот те шолоховские идеалы, по которым, как по камертону, должна настраиваться история. Всякое отступление от этой веками налаженной жизни, от народного опыта грозит непредсказуемыми последствиями, может привести к трагедии народа, трагедии человека.
Война - одно из самых страшных событий, какие только могут происходить в жизни людей. Она обладает огромной разрушительной силой, заставляющей забыть о гуманности и нравственности. Но человек тем и отличается от животных, что его душа по природе своей - «христианка» (определение Б. Августина). Постоянным напоминанием об этом является рассказ Шолохова «Жеребенок», написанный в 1926 году. В центре внимания писателя оказывается военное противостояние красных и белых, во время которого свершается величайшее таинство мира - рождение нового существа.
Михаил Шолохов, «Жеребенок»: краткое содержание рассказа
Небольшое по объему произведение показывает, в каком сложном взаимоотношении находились две противоположные стороны жизни на Дону: война с несущими смерть выстрелами и необъяснимой жестокостью и мир с и способностью сострадать. Контрастны и разные части рассказа. В начале его читатель становится свидетелем того, как рождается новая жизнь, а в финале - как просто погибает человек от настигшей его пули.
Появление жеребенка
Рассказ начинается с описания летнего дня. Вполне будничная картина с жужжащими у навозной кучи мухами, звенящими в палисаднике пчелами и кричащим петухом дополняется градом картечи от взрывов, раздающимися вдалеке пулеметными очередями и стоном лежащего в хате раненного. В таких условиях у рыжей кобылицы появился на свет жеребенок.
Первое чувство, которое он испытал, - ужас. И только после того, как мать облизала его, и он уткнулся в ее теплое вымя, пришло ощущение полноты жизни. Само его появление было как будто не к месту - к такой мысли подводит читателя Михаил Шолохов. Жеребенок ассоциируется с радостью и счастьем, а вокруг только кровь и страдания.
Растерянность хозяина
Вышедший из хаты Трофим оглядывал свою лошадь. Она была худой, уставшей, но глаза излучали горделивую радость, а верхняя губа, казалось, улыбалась. Рядом с ней, похожий на игрушечного коня, покачивался на тонких ножках жеребенок. Мужчина оказался перед сложным выбором: как быть? Убить - сам собой напрашивался ответ… Ведь на войне ему не место - в бою мешать будет.
Судьба решена
Вскоре Трофим, словно оправдываясь, сбивчиво рассказывал командиру, как странно вела себя в последнее время его кобыла. Эскадронный был непреклонен: «Пристрелить». Так категорично, впрочем, как и полагалось на войне, принимается решение о судьбе только родившегося существа - отмечает Михаил Шолохов.
Жеребенок должен был дожить лишь до рассвета, поскольку рано утром Трофим направился к конюшне с винтовкой. По дороге он поздоровался с мирно сидящим на крыльце эскадронным - тот пытался сплести половник для вареников. На вопрос командира: «Идешь жеребенка ликвидировать?» ничего не ответил и, махнув рукой, пошел дальше.
Минута, две - но выстрела так и не последовало. Вскоре из-за угла конюшни появился Трофим. Он был смущен - пишет Шолохов. Жеребенок - краткое содержание последовавшего между эскадронным и Трофимом разговора сводилось к тому, что винтовка неисправна - остался жить. «Кончится война - на нем еще… пахать», - рассудил командир.
Взглянешь на него - «сердце из камня превращается в мочалку»
Прошло около месяца. Как-то в бою Трофим все не мог заставить свою кобылу идти вперед. Она закусывала удила, вертелась на месте и все ждала резвящегося жеребенка. В какой-то момент озлобленный мужчина спрыгнул с лошади, вскинул винтовку и выпустил в бесновавшегося чертенка целую обойму. Однако они все пролетели мимо: то ли промахнулся, то ли рука дрогнула. «Дурашливо взбрыкнул ногами», сделал еще круг и остановился неподалеку - так непосредственно ведет себя в это время, как отмечает Шолохов, жеребенок.
Переправа
Вскоре казаки заняли самые удобные позиции на реке и начали обстрел. Отряду пришлось переправляться через Дон вплавь.
Трофим поручил свою кобылу взводному, а сам в лодке перевозил седла. Когда отряд вслед за эскадронным вошел в воду, он стал глазами выискивать свою рыжую. Неподалеку от матери с трудом плыл ослабевший - это становится понятно из описания, которое дает Шолохов - жеребенок. Краткое содержание того, что произошло дальше, таково. До Трофима донеслось жалобное ржанье. Он сначала выстрелил - «Убью!» - а затем, забыв об опасности, отправился на помощь. В это время казак-офицер, наблюдавший с правого берега, приказал не стрелять. На какое-то время наступила тишина.
А чуть позже, уже на левом берегу, произошла трагедия. Выбравшаяся из воды кобыла облизывала своего детеныша, а уставший Трофим поднялся на ноги и - успел сделать всего два шага. Он вдруг почувствовал в грудь и упал неподалеку от спасенного им жеребенка. На противоположной же стороне офицер равнодушно отбросил еще дымившуюся гильзу.
Общечеловеческое значение произведения
Анализ рассказа Шолохова «Жеребенок» подводит к чрезвычайно важным выводам. Это произведение с теплым названием показывает, как в условиях войны человек забывает о важных нравственных заповедях. Его душа грубеет, а сердце становится каменным. И вдруг в такой момент появляется крохотное, беззащитное существо, которое пробуждает мысли о доме, о добре, о любви, о радости мирной, спокойной жизни. Так произошло и с Трофимом, и с эскадронным командиром, и с белогвардейским офицером, которые пусть недолго, но все же сопротивляются злу, с которым столкнулись на войне.
Однако одиночный выстрел в финале символичен. Он лишил будущего того, кто только что подарил его другому. Это доказывает, что подобное примирение мнимо, поскольку ни одна из враждующих сторон никогда не согласится сделать первый шаг к прекращению бойни. И смерть Трофима - это часть общечеловеческой трагедии: вернуться к христианским заповедям намного сложнее, чем забыть их.
Шолохов Михаил
Жеребенок
Михаил Шолохов
Жеребенок
Среди белого дня возле навозной кучи, густо облепленной изумрудными мухами, головой вперед, с вытянутыми передними ножонками выбрался он из мамашиной утробы и прямо над собою увидел нежный, сизый, тающий комочек шрапнельного разрыва, воющий гул кинул его мокренькое тельце под ноги матери. Ужас был первым чувством, изведанным тут, на земле. Вонючий град картечи с цоканьем застучал по черепичной крыше конюшни и, слегка окропив землю, заставил мать жеребенка - рыжую Трофимову кобылицу - вскочить на ноги и снова с коротким ржаньем привалиться вспотевшим боком к спасительной куче.
В последовавшей затем знойной тишине отчетливей зажужжали мухи, петух, по причине орудийного обстрела не рискуя вскочить на плетень, где-то под сенью лопухов разок-другой хлопнул крыльями и непринужденно, но глухо пропел. Из хаты слышалось плачущее кряхтенье раненого пулеметчика. Изредка он вскрикивал резким осипшим голосом, перемежая крики неистовыми ругательствами. В палисаднике на шелковистом багрянце мака звенели пчелы. За станицей в лугу пулемет доканчивал ленту, и под его жизнерадостный строчащий стук, в промежутке между первым и вторым орудийными выстрелами, рыжая кобыла любовно облизала первенца, а тот, припадая к набухшему вымени матери, впервые ощутил полноту жизни и неизбывную сладость материнской ласки.
Когда второй снаряд жмякнулся где-то за гумном, из хаты, хлопнув дверью, вышел Трофим и направился к конюшне. Обходя навозную кучу, он ладонью прикрыл от солнца глаза и, увидев, как жеребенок, подрагивая от напряжения, сосет его, Трофимову, рыжую кобылу, растерянно пошарил в карманах, дрогнувшими пальцами нащупал кисет и, слюнявя цигарку, обрел дар речи:
Та-а-ак... Значит, ожеребилась? Нашла время, нечего сказать.- В последней фразе сквозила горькая обида.
К шершавым от высохшего пота бокам кобылы прилипли бурьянные былки, сухой помет. Выглядела она неприлично худой и жидковатой, но глаза лучили горделивую радость, приправленную усталостью, а атласная верхняя губа ежилась улыбкой. Так, по крайней мере, казалось Трофиму. После того как поставленная в конюшню кобыла зафыркала, мотая торбой с зерном, Трофим прислонился к косяку и, неприязненно косясь на жеребенка, сухо спросил:
Догулялась?
Не дождавшись ответа, заговорил снова:
Хоть бы в Игнатова жеребца привела, а то черт его знает в кого... Ну, куда я с ним денусь?
В темноватой тишине конюшни хрустит зерно, в дверную щель точит золотистую россыпь солнечный кривой луч. Свет падает на левую щеку Трофима, рыжий ус его и щетина бороды отливают красниною, складки вокруг рта темнеют изогнутыми бороздами. Жеребенок на тонких пушистых ножках стоит, как игрушечный деревянный конек.
Убить его? - Большой, пропитанный табачной веленью палец Трофима кривится в сторону жеребенка.
Кобыла выворачивает кровянистое глазное яблоко, моргает и насмешливо косится на хозяина.
В горнице, где помещался командир эскадрона, в втот вечер происходил следующий разговор:
Примечаю я, что бережется моя кобыла, рысью не перебежит, наметом не моги, опышка ее душит. Доглядел, а она, оказывается, сжеребаиная... Так уж береглась, так береглась... Жеребчик-то масти гнедоватой... Вот...рассказывает Трофим.
Эскадронный сжимает в кулаке медную кружку е чаем, сжимает так, как эфес палаша перед атакой, к сонными глазами глядит на лампу. Над желтеньким светлячком огня беснуются пушистые бабочки, в окно налетают, жгутся о стекло, на смену одним - другие.
Безразлично. Гнедой или вороней - все равно. Пристрелить. С жеребенком мы навродь цыганев будем.
Что? Вот и я говорю, как цыгане. А ежели командующий, что тогда? Приедет осмотреть полк, а он будет перед фронтом солонцевать и хвостом этак... А? На всю Красную Армию стыд и позор. Я даже не понимаю, Трофим, как ты мог допустить? В разгар гражданской войны и вдруг подобное распутство... Это даже совестно. Коноводам строгий приказ: жеребцов соблюдать отдельно.
Утром Трофим вышел из хаты с винтовкой. Солнце еще не всходило. На траве розовела роса. Луг, истоптанный сапогами пехоты, изрытый окопами, напоминал заплаканное, измятое горем лицо девушки. Около полевой кухни возились кашевары. На крыльце сидея эскадронный в сопревшей от давнишнего пота исподней рубахе. Пальцы, привыкшие к бодрящему холодку револьверной рукоятки, неуклюже вспоминали забытое, родное - плели фасонистый половник для вареников. Трофим, проходя мимо, поинтересовался:
Половничек плетете?
Эскадронный увязал ручку тоненькой хворостинкой, процедил сквозь зубы:
А вот баба - хозяйка - просит... Сплети да сплети. Когда-то мастер был, а теперь не того... не удался.
Нет, подходяще,- похвалил Трофим.
Эскадронный смел с колен обрезки хвороста, спросил:
Идешь жеребенка ликвидировать?
Трофим молча махнул рукой и прошел в конюшню.
Эскадронный, склонив голову, ждал выстрела. Прошла минута, другая выстрела не было. Трофим вы вернулся из-за угла конюшни, как видно чем-то смущенный.
Должно, боек спортился... Пистон не пробивает.
А ну, дай винтовку.
Трофим нехотя подал. Двинув затвором, эскадронный прищурился.
Да тут патрон нету!..
Не могет быть!..- с жаром воскликнул Трофим.
Я тебе говорю, нет.
Так я ж их кинул там... за конюшней...
Эскадронный положил рядом винтовку и долго вертел в руках новенький половник. Свежий хворост был медвяно пахуч и липок, в нос ширяло запахом цветущего краснотала, землей попахивало, трудом, позабытым в неуемном пожаре войны...
Слушай!.. Черт с ним! Пущай при матке живет. Временно и так далее. Кончится война - на нем еще того... пахать. А командующий, на случай чего, войдет в его положение, потому что молокан и должен сосать... И командующий титьку сосал, и мы сосали, раз обычай такой, ну и шабаш! А боек у твово винта справный.
Как-то, через месяц, под станицей Усть-Хоперской эскадрон Трофима ввязался в бой с казачьей сотней. Перестрелка началась перед сумерками. Смеркалось, когда пошли в атаку. На полпути Трофим безнадежно отстал от своего взвода. Ни плеть, ни удила, до крови раздиравшие губы, не могли понудить кобылу пдти наметом. Высоко задирая голову, хрипло ржала она и топталась на одном месте до тех пор, пока жеребенок, разлопушив хвост, не догнал ее. Трофим прыгнул с седла, пихнул в ножны шашку и с перекошенным злобой лицом рванул с плеча винтовку. Правый флапг смешался с белыми. Возле яра из стороны в сторону, как под ветром, колыхалась куча людей. Рубились молча. Под копытами коней глухо гудела земля. Трофим на секунду глянул туда и схватил на мушку выточенную голову жеребенка. Рука ли дрогнула сгоряча, или виною промаха была еще какая-нибудь причина, но после выстрела жеребенок дурашливо взбрыкнул ногами, тоненько заржал и, выбрасывая из-под копыт седые комочки пыли, описал круг и стал поодаль. Обойму не простых патронов, а бронебойных - с красномедными носами - выпустил Трофим в рыжего чертенка и, убедившись в том, что бронебойные пули (случайно попавшие из подсумка под руку) не причинили ни вреда, ни смерти потомку рыжей кобылы, вскочил на нее и, чудовищно ругаясь, трюпком поехал туда, где бородатые краснорожие староверы теснили эскадронного с тремя красноармейцами, прижимая их к яру.
